Когда почувствуешь гнев в сердце на подначального, берегись в гневе и словом и делом наказывать, но подожди, пока гнев укротится. Поскольку в гневе не сможешь похристиански наказывать, но много сделаешь непристойного и неприличного, христианин, о чем хотя и будешь после жалеть, но уже не возвратишь того, что сделано или сказано.

Тихон Задонский

Имея большую власть, не грози сразу кому-либо смертью, зная, что по естеству и ты подлежишь смерти, и что всякая душа, как последнюю одежду, скидает с себя тело свое. Разумея это ясно, подвизайся быть кротким, делая добро, благодари всегда Бога. Кто немилостив, тот не имеет добродетели в себе.

Антоний Великий

Может быть, кто-либо скажет, что апостол Павел не похулил желающих архиерейства, ибо говорит: если кто епископства желает, доброго дела желает (1 Тим. 3, 1); следовательно, желание епископства не является постыдным желанием. Говорящий так пусть внемлет последним словам апостола: «Доброго дела желает». «Дела» желает, а не власти, труда, а не почета, забот, а не насыщения. Апостол похваляет желание, ибо сан святительства учрежден Господом на земле не для покоя и удовольствия, но для того, чтобы святитель всегда нес на себе величайшие труды, заботясь о спасении всех... Не для того нужно быть архиереем, чтобы величаться и важничать, будучи почитаемым всеми, а для того, чтобы нелицемерно и всегда являть собою образ Христова смирения, чтобы быть поборником истины, не обинуясь, невзирая на лица, всегда быть готовым положить душу свою за Христа и Христову Церковь. Апостол потому именно не похулил желающих епископства, что в те времена апостольские за епископством следовало мученичество. И как из апостолов, так и из епископов мало кто умер своей смертью. Но весьма многие скончались в мученичестве. Ибо нечестивые мучители искали прежде всего епископов и учителей христианских, как предводителей. И потому если кто желал епископства, то желал вместе и мученичества, желал бесчестия, оплевания, заушения и ран, а не гордого превозношения и почестей; потому-то в те времена желавший епископства желал доброго дела. Ныне же ищущий епископского сана должен бояться, чтобы, приняв на себя попечение о спасении других, не погубить свою душу.

Димитрий Ростовский

Господь, носимый еще в матерней утробе, включен в народную перепись и заплатил кинсон кесарю, узаконяя нам быть покорными власти, когда нимало не вредит сие благочестию. Посему будем и мы подражать тому, чему научил нас Сам Бог наш, обнищавший по Домостроительству, и не станем под предлогом нашей нищеты отрекаться от подати.

Исидор Пелусиот

Начальственная власть, если не срастворяется кротостью и не цветет в ней Богу служащая снисходительность, есть паче безрассудство и жестокость. Если же соединена с кротостью, а кротостью правит справедливость, то она - и правота, и благость, и путь правосудия, и тишина в делах.

Исидор Пелусиот

Разум и добрая совесть нужны христианину начальнику. Без разума начальник будет, как слепой, заблуждаться, без доброй совести будет разорять, а не созидать общество. Честь изменяет нрав человеческий, но редко к лучшему. Многие были бы святыми, если бы не были в чести. Подумай об этом, христианин, и не берись за тяжесть выше твоей силы.

Тихон Задонский

Иной человек, пока не имеет никакой власти, оказывается кротким и милостивым, потом, как скоро получит власть, готов уже приказывать и повелевать, ничего не разбирая; но если отнята у него власть, невыносимы для него собственные его постановления. Он, как немудрый, не познал своей немощи.

Ефрем Сирин

Всякая власть для христианина – не покой и честь, но большой крест, большими и многими трудами, заботами и постоянным терпением обремененный, чего никто не пожелает. Ибо надо всякому прежде сделать себя достойным чести и Божиего призвания ожидать, которым совершается избрание высших властей.

Тихон Задонский

Гордые и надменные иудеи, желая прервать беседу с учениками, подошли к Нему с вопросом: «Какой властью Ты это делаешь?» (Мф. 21, 23). Поскольку иудеи не могли унизить Его чудес, то ставят Ему в вину Его поступок с торгующими в храме. Подобный вопрос предложили они и у евангелиста Иоанна, хотя не теми же словами, но с тем же смыслом: «Каким знамением докажешь Ты нам, что имеешь власть так поступать?» (Ин. 2, 18). И Христос отвечал им: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин. 2, 19). И здесь Он приводит их в крайнее затруднение. Отсюда видно, что случай, описываемый Иоанном, был в начале служения Иисуса, когда Он только что начал творить чудеса, а описываемый Матфеем был при конце Его служения. Смысл вопроса иудеев был такой: получил ли Ты учительскую кафедру, рукоположен ли во священника, что проявляешь такую власть? Хотя Христос ничего не сделал, что показывало бы гордость, а только установил благочиние в храме, но, не имея ничего сказать против Иисуса, иудеи и в этом Его укоряют. Впрочем, из-за чудес они не смели укорять Его в то самое время, когда Он изгнал торгующих из храма, но укорили Его уже после, когда увидели Его. Что же Христос? Он не прямо отвечает на их вопрос, показывая тем, что они могли знать о Его власти, если бы захотели, но Сам спрашивает их: «Крещение Иоанново с небес было, или от человеков?» (Лк. 20, 4). Но как это относится к делу, спросишь ты? Прямо. Если бы они сказали: «с небес», Он отвечал бы им: «Почему же вы не поверили ему?» (Лк. 20, 5). Потому что если бы верили Иоанну, то и не спрашивали бы об этом, так как Иоанн говорил о Нем: у Него «Я недостоин развязать ремень обуви» (Лк. 3, 16). И еще: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин. 1, 29). И также: «Приходящий свыше и есть выше всех» (Ин. 3, 31). И опять: «Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое» (Мф. 3, 12). И если бы иудеи поверили Иоанну, то им нетрудно было бы понять, какой властью Христос делает это. Поскольку же иудеи лукаво отвечали Ему: «Не знаем» (Лк. 20, 7), то Христос не сказал им: «И Я не знаю». Но что же? «И Я не скажу вам, какою властью это делаю» (Лк. 20, 8). Если бы они в самом деле не знали, надо было бы научить их. Но так как они поступали лукаво, и Христос справедливо ничего не отвечал им. Почему же иудеи не сказали, что крещение Иоанново было от людей? Боялись народа, сказано. Видишь ли развращенное сердце? Богом всюду пренебрегают, а для людей все делают. Ибо и Иоанна боялись для людей, уважая святого мужа не ради него самого, но для народа. Для народа они не хотели веровать и в Иисуса Христа. Вот где источник всех зол для них!

Иоанн Златоуст

Властолюбие есть великое зло в человеке и начало всякого зла... Мы знаем, что беззаконному Ироду не страшно было убить столько тысяч неповинных младенцев, чтобы только не лишиться царской власти. О, великое зло – властолюбие! Человек хочет другими владеть, но сам собою владеть не может. Беги от этого зла, чтобы не погубить себя и других. Надо прежде научиться собою владеть, и тогда принимать власть над другими.

Тихон Задонский

<Апостол> Павел не сказал: «несть начальник, аще не от Бога», но рассуждает о самом начальствовании, говоря: несть бо власть, аще не от Бога (Рим. 13, 1). То самое, что у людей есть начальства, одни начальствуют, другие живут под начальством, - не просто и не самослучайно происходит сие, так чтобы народы, подобно волнам, увлекались туда и сюда, но, по словам Павла, это есть дело Божией премудрости. Поелику равночестность по обыкновению возжигает часто войну, то Бог не попустил быть народоправлению, но установил царскую власть, а потом за нею и многие начальства. Какие же, спросишь? Начальника и подначального, мужа и жену, отца и сына, старца и юношу... учителя и ученика. Даже и у бессловесных животных можно видеть подобное сему. Поручителями в этом - пчелы, подчиняемые царской власти, журавли и стада диких овец. Если же посмотришь и на море, то и оно окажется не лишенным сего благочиния. И там многие породы рыб имеют одного правителя и вождя... Ибо безначалие везде всего ужаснее и бывает причиною замешательства и безурядицы. Посему и в теле, хотя оно есть нечто единое, не все равночестно, но одни члены начальствуют, а другие подначальны.
Потому вправе мы сказать, что самое дело, разумею власть, т. е. начальство и власть царская, установлена Богом, что бы общество не пришло в неустройство. По если какой злодей беззаконно восхитил сию власть, то не утверждаем, что поставлен он Богом, но говорим, что попущено ему или изблевать все свое лукавство, как фараону, и в таком случае понести крайнее наказание, или уцеломудрить тех, для кого нужна и жестокость, как царь вавилонский уцеломудрил иудеев.

Исидор Пелусиот

Тот, кто покоряется властям, не властям покоряется, а повинуется Богу, установившему их; и кто не повинуется им, тот противится Богу... (Рим. 13, 1). То, что существуют власти, и одни начальствуют, другие находятся в подчинении, а не идет все без порядка и разбора, и народы не мечутся, как беспорядочные волны, - есть дело мудрости Божией.

Иоанн Златоуст

Законную власть не обращай в варварство бесчинными нравами, но украшай приличными ей делами: с унывающими духом обходись кротко, низших уравнивай с высшими; и тогда возжжешь светлый пламенник правосудия, потому что справедливость служит поджогою светильнику доброго правления.

Исидор Пелусиот

Трудно и благочестивому человеку остаться таким по получении власти. Тогда сильнее заявляют о себе и тщеславие, и корыстолюбие, и самонадеянность - так как начальство дает к тому возможность, - равно и столкновения, оскорбления, злословия и многое другое. Поэтому кто не благочестив, тот будет еще более неблагочестивым, сделавшись начальником.

Иоанн Златоуст

Власть побуждает делать многое, Богу неугодное, и надобно иметь очень мужественную душу, чтобы пользоваться властию как следует. Тот, кто лишен власти, волею и неволею любомудрствует; а облеченный ею терпит то же, что и человек, который, живя с хорошею и красивою девицею, обязался никогда не посмотреть на нее с вожделением.

Иоанн Златоуст

У православных народов на Балканах был такой обычай: если какой-нибудь бедняк начинал строить дом, то все соседи ему помогают, - трудами ли, деньгами или материалом. И когда дом готов, они разделяют радость своего соседа. А в истории иногда приходится наблюдать, как некий богатый правитель радуется разрушению того, что выстроил его сосед, брат во Христе.

Николай Сербский

Власть и богатство приобретаются либо пожертвованием их ради Бога..., либо Заменой Бога и всего Божьего диаволом и всем тем, что диаволу присуще. Поэтому православный спасается от этого молитвой: "Господи, дух... любоначалия (властолюбия) не даждь ми!".

Иустин (Попович)

А слыхали ли вы историю о Меншикове? – Идет раз Петр I, а ему навстречу мальчик с лотком.
– Что это у тебя на лотке?
– Оладьи.
– Оладьи? Дай-ка мне попробовать. – Съел. – Ничего, оладушки хороши. А откуда ты сам?
– Из крестьян Орловской губернии.
– Приходи ко мне. Ты меня знаешь?
– Нет, – сказал, – а оладушек приносить?
– И оладушек приноси.
Петр I имел проницательный ум и умел выбирать людей. И вот Александр Данилович Меншиков был сделан генералиссимусом всех войск. Одна из его дочерей была царской невестой. При Екатерине I Меншиков достиг полного расцвета. Но при Петре II нашлись клеветники, и сам Меншиков нагрел руки и им овладел дух сребролюбия. Однажды ждали царя Петра II в церковь, приготовили трон, а он и не приехал. Тогда Александр Данилович сам встал на его место. Хотя в то время и не было телефонов, но быстро дошло это известие до Петра.
Тот сильно разгневался и приказал описать все имение Меншикова в казну (одного золота в вещах было 125 пудов), а самого с семьей отправить в ссылку.
В то время как Александр Данилович стоял на царском месте, около него все сказал на одной ножке блаженный и кричал: «Данилыч – царь, Данилыч – царь!» Все этому очень удивлялись и спрашивали блаженного, что это значит, а он повторял: «Данилыч – царь».
Жена Меншикова умерла, не доехав до Березова, а дочери жили с ним. В ссылке Меншиков совсем переменил жизнь: зажжет, бывало, лампадочку, свечечку и начнет читать Псалтирь (которой у нас не принято читать, его, мол, старухам хорошо читать по покойникам), и часто-часто повторяет: «Благо ми есть, яко смирил мя Господь».
При Петре III Меншиков был прощен, но не дождался прощения и умер в Березове, а дочери его вернулись в Петербург и были выданы замуж.
Веруем, что Меншиков удостоился царского венца в селении Божием, как сказано в Откровении Иоанна Богослова. Так оправдались слова блаженного: «Данилыч – царь».
К чему же я все это говорил? – Да к тому, что и вам приготовлены эти царские венцы, если вы сумеете воспользоваться ими. А как воспользоваться? Это длинная история. Вкратце – исполнение евангельских заповедей, главное – любви, на ней весь закон и пророки. Ничего не осуждать, никого не обижать, молиться по силе вашей и умению. Когда вы достигнете конца жизни, который неизвестно, рано или поздно будет, вы можете получить царские венцы и стать царями и священниками Бога Вышнего во веки веков.
Я этих венцов, конечно, не вижу сейчас, но вы их получить можете.

Известен следующий рассказ.
Однажды царь Иоанн Грозный ехал к обедне; народ снимал шапки, низко кланялся ему, один Василий Блаженный прыгал на одной ножке, не обращая внимания на царя. «Васенька, сними шапочку, вон царь идет», – говорили ему. «Вон царь, вон царь», – указывая на какого-то простолюдина, говорил блаженный. Так и не убедили его поклониться царю. А это оттого, что он своими духовными очами видел венец царский не над Иоанном Грозным, а над простолюдином.

Варсонофий Оптинский (Плиханков)

Видно, не устрашают вас словеса святого апостола Павла: Противляяйся власти повелению Божию противляется (ср.: Рим. 13, 2). И с таковым беззаконным вашим жительством никогда не возможете мир Божий иметь в душах ваших, а разве обручение геенны.

Лев Оптинский (Наголкин)

Слава Богу, что N. обстоятельства поправляются. Жаль только безрассудно удалившихся. Впрочем, ежели они без призвания и произволения жили в обители, то хорошего ожидать от них невозможно было. Рано или поздно они должны были забунтовать и произвести возмущение, подобно современным нигилистам, которые не довольствуются тем, что сами не верят ни в Бога и ни во что святое, но и другим хотят делать зло и всячески усиливаются произвести общее возмущение восстанием своим против предержащей власти, тогда как в Слове Божием сказано: нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение (Рим. 13, 1–2).

Объясняешь безотрадное твое положение по причине постригающихся прежде тебя, по твоему мнению, и менее достойных. С одной стороны, жаль тебя, что ты так скорбишь, а с другой стороны, я считаю это дело и промыслительным для тебя, чтобы ты после снисходительно думала о имеющих находиться в подобном положении и по опыту знала, как горько такое положение, и здраво об этом судила и рассуждала. Верховным апостолам попущено было искушение: Петру отречение от Христа, а Павлу гонение на христиан, чтобы после милостивы были к согрешающим. Напрасно и несправедливо ты думаешь, что дела делаются только через одних людей, без участия Промысла Божия. Кроме властей земных на земле есть еще и Царь Небесный, Дух Святой, всем управляющий, к пользе нашей полезное устрояющий, неполезное отстраняющий. Держись за эту мысль, и ты успокоишься, молясь за тех, на кого скорбишь и кого презираешь.

Амвросий Оптинский (Гренков)

Восхищающие незаконно царскую или другую какую-либо власть, по слову святого Иоанна Златоуста, боятся являться перед подчиненными просто и в смиренном виде, а всячески стараются поддержать свое могущество властительским, и гордым, и жестоким обращением, опасаясь потерять свое владычество. А законно и правильно получившие начальство и власть нисколько не боятся обращаться с подчиненными просто, и кротко, и смиренно, потому что и великих людей простота и смирение не только не унижают, но, напротив, очень возвышают и возвеличивают.

Амвросий Оптинский (Гренков)

Желал бы аз, грешный и скудоумный, при этом сказать вам нечто полезное и утешительное. Но ничего полезного в настоящие минуты не пришло мне на мысль, кроме слов апостола Павла: Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних (Флп. 2, 5–10).
При чтении этих апостольских слов являются три мысли.
Восхищающие незаконно царскую или другую какую-либо власть, по слову святого Златоуста, боятся являться перед подчиненными просто и в смиренном виде, а всячески стараются поддержать свое могущество властительским, и гордым, и жестоким обращением, опасаясь потерять свое владычество. А законно и правильно получившие начальство и власть нисколько не боятся обращаться с подчиненными просто, и кротко, и смиренно, потому что и великих людей простота и смирение не только не унижают, но, напротив, очень возвышают и возвеличивают.
Если дело искупления рода человеческого совершено было послушанием до смертиОтцу воплотившегося Сына Божия, то и всякая поручаемая должность есть не что иное, как послушание Богу, потому что различные роды правлений разделяются от Духа Святого, как свидетельствует апостол (см. 1 Кор. 12, 28). Послушание и земному высшему начальству важно, так как через него назначаются различные должности; послушание это начальническое, хотя по-видимому дается не до смерти, но если кто возмалодушествует при каких-либо столкновениях, то нередко некоторых почти приближает к смерти.
Что распеншемуся за нас и воскресшему Господу Иисусу поклонится всяко колено небесных и земных, это понятно, как и церковная песнь провозглашает: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». Но как поклоняется Господу колено преисподних? Тем, что они невольно покоряются Ему, так как воскресший Господь через Крестную Свою смерть попрал всю силу вражию, сокрушив врата медные и запоры ада железные сломив (см. Пс. 106, 16). Но под этим еще разумеется и изведение из ада воскресшим Господом держимых там душ.

Амвросий Оптинский (Гренков)

Грех осуждения или какой еще другой – против власти, Богом поставленной, – есть грех сугубый. Святой апостол Павел в Послании к Тимофею как главе и начальнику многих духовных овец и их пастырей советует ему не принимать обвинений на иереев, а значит, и вообще на старших, не иначе как при двух или троих свидетелях. А ты не начальник и, значит, тем паче не смеешь рассуждать о действиях своего непосредственного начальства. Начальница за свои грехи и грехи ей подвластных даст ответ, но если эти подвластные вместо молитвы за свою мать к Богу о ниспослании ей силы и разума к продолжению столь трудного послушания начнут ей противиться и осуждать ее, то вся тяжесть грехов ляжет на них. Вспомни казнь Корея и Дафана и их сонмища, о чем упоминается и в псалмах святого пророка Давида. И теперь ждет уже не развержение земли и не огонь небесный противников власти, а пропасть ада и его вечное пламя. Не к лицу монахам бунтовать, их добродетель и благородие состоит в смирении, молчании, кротости, покорности и терпении всех зол и бед до гроба. Удаляйся, ради Бога, ото всех тех, кто восстают на власть, хотя бы ты и своими глазами видела начальницу грешащей, но не осуди, а покрой молчанием, и Господь покроет множество твоих грехов. Мир тебе. Послушай мой совет, даемый тебе по Бозе.

Иосиф Оптинский (Литовкин)

Кая бо польза, если мы и всем себя на свете сем удовольствуем: и честию, и славою, и богатством, и всеми сластями, – душу же свою отщетим плодов Духа Святого и пустыми явимся перед Богом, как неплодное древо, которое обыкновенно посекается и во огнь вметается. Воздавай кесарево кесарю внешним твоим человеком; внутренне же всегда взирай к Богу и закону Его поучайся, и Бог будет с тобой.

Моисей Оптинский (Путилов)

Повторю евангельские слова Самого Господа: Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин. 15, 19). Аз же, грешный, со своей стороны прибавлю: ни губернатор, ни министр не вечны, и долготерпение Божие имеет предел; пусть покуражатся, пока попустит Господь, а после и самим достанется столько, сколько не думали и не ожидали. Неложно псаломское слово: Видел я нечестивца, превозносящегося и высящегося, как кедры ливанские: и прошел я мимо, и вот его нет: и искал его, и не нашлось место его (Пс. 36, 35–36). Хотя тяжело и очень оскорбительно переносить несправедливые противодействия от таких лиц, которые должны защищать правду и лиц не малых, а великих и высоких, но после будет отрадно по нелицеприятному суду Единого Судии живых и мертвых. Выбор пал на вас; поэтому тяните до другого выбора, как можете и как сумеете, если достанет сил физических, вопреки всех ухищрений человеческих и вражеских, а там видно будет, на что решиться: служить или не служить.

Амвросий Оптинский (Гренков)

Еще с тех пор, как я прочитала Аристотеля, меня занимает вопрос, почему самую, хм, прогрессивную форму правления называют "демократией", если Аристотель считал ее "неправильной" и отклонением. Вот выдержки из первоисточника:

«...Когда один человек, или немногие, или большинство правят, руководясь общественной пользой, естественно, такие виды государственного устройства являются правильными, а те, при которых имеются в виду выгоды либо одного лица, либо немногих, либо большинства, являются отклонениями.

Монархическое правление, имеющее в виду общую пользу, мы обыкновенно называем царской властью; власть немногих, но более, чем одного – аристократией..., а когда ради общей пользы правит большинство... – полития.

Отклонения от указанных устройств следующие: от царской власти – тирания, от аристократии – олигархия, от политии – демократия. Тирания – монархическая власть, имеющая в виду выгоды одного правителя; олигархия блюдет выгоды состоятельных граждан; демократия – выгоды неимущих; общей же пользы ни одна из них в виду не имеет.

[Возможно, изначально люди управлялись царями, потому что трудно было найти людей, отличавшихся высокими нравственными качествами, а когда нашлось много таких людей, они образовали политию.]

Когда же, поддаваясь нравственной порче, они стали обогащаться за счет общественного достояния, из политии естественным образом получались олигархии, ведь люди стали почитать богатство. Из олигархий же сначала возникли тирании, а затем из тираний – демократии: низменная страсть корыстолюбивых правителей, постоянно побуждавшая их уменьшать свое число, повела к усилению народной массы, так что последняя обрушилась на них и установила демократию. А так как государства увеличились, то, пожалуй, теперь уже нелегко возникнуть другому государственному устройству, помимо демократии.

При создании большей части видов государственного устройства царило общее согласии насчет того, что они опираются на право и предполагают относительное равенство; но в понимании этого равенства допускалась ошибка, на что ранее и было указано. Так, демократическое устройство возникло на основе того мнения, что равенство в каком-нибудь отношении означает и равенство вообще: из того положения, что все в одинаковой степени люди свободнорожденные, заключают и об их равенстве вообще. Олигархический строй возник на основе того предположения, что неравенство в одном отношении обуславливает и неравенство вообще: раз существует имущественное неравенство, то из него вытекает и неравенство вообще. Опираясь на представление о равенстве, в демократиях все и притязают на полное равноправие; в олигархиях же на основе представления о неравенстве стремятся захватить больше прав, поскольку в обладании бОльшим и заключается неравенство.

По этой причине и те и другие [граждане], исходя из своих предпосылок, раз они не получают своей доли в государственном управлении, поднимают мятеж.»

А вот современное определение демократии:

Democracy requires government by officials who are accountable and removable by majority of people in jurisdiction, together with protection for individuals and minority rights. Цитата из Foreign Affaires, July/August 2001

("Демократия подразумевает правление официальными лицами, которые подотчетны и могут быть смещены большинством граждан (не знаю, куда относится in jurisdiction) вместе с защитой прав отдельных лиц и меньшинства.")

Существенная разница.

Андрей Десницкий

«Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению» – эта цитата из Послания апостола Павла к Римлянам (13:1-2) и некоторые другие, подобные ей, стали очень популярны в декабре минувшего года. Вывод из них делается вполне однозначный: христианину недопустимо хоть в чем-то противодействовать или даже возражать законным властям своей страны, например, выходить на митинги. Но, с другой стороны, разве не бывает так, что существующие власти требуют от христианина чего-то, противного его совести? В истории мы находим немало таких примеров.

Раннехристианские мученики были официально преследуемы за государственные преступления: они отказывались приносить жертву богам, в том числе и императору. Им никто не запрещал верить в Христа, даже не заставлял их всерьез верить в Юпитера или Зевса, надо было только поучаствовать в обязательном для всех подданных империи культе, хотя бы чисто символически. Они шли на смерть, не желая лицемерить.

А новомученики в нашей стране? Они тоже уклонялись от исполнения всяких декретов Совнаркома, отменявших христианство на территории Республики Советов. И в этом нет ничего нового, в Новом Завете прежде Послания к Римлянам идут Деяния Апостолов, и вот какой ответ апостолы дали Синедриону, вполне законному органу власти, на требование прекратить свою проповедь: «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (5:29).

Тогда, может быть, принцип тут такой: полностью подчиняться любому повелению властей кроме тех случаев, когда они требуют лично от тебя чего-то противного вере и Божьей воле?

Но раскроем Евангелие, оно идет в самом начале Нового Завета, и первым упомянут в нем … Все помнят, что он был казнен царем Иродом, но за что именно? За то, что обличал его нечестивый брак: Ирод увел жену у собственного брата. Зачем Иоанн вмешался в это частное дело, ведь царь ничего от него не требовал, и, более того, «Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой, и берёг его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его» (от Марка 6:20). Не лучше ли было использовать это расположение, чтобы повлиять и на самого царя, а через него – на жизнь во всей стране? Зачем было идти на принцип, обострять отношения, да так, что дело кончилось казнью? Может быть, Иоанн Креститель был религиозным экстремистом?

Но давайте посмотрим на историю Византии, где существовала или, по крайней мере, провозглашалась «симфония властей», светской и духовной. Впервые ее идеал был выражен в введении к 6-й новелле Юстиниана (IV век):

«Величайшие дары Божии, данные людям высшим человеколюбием – это священство и царство. Первое служит делам Божеским, второе заботится о делах человеческих. Оба происходят из одного источника и украшают человеческую жизнь. Поэтому, если первое поистине беспорочно и украшено верностью Богу, а второе украшено правильным и порядочным государственным строем, между ними будет доброе согласие».

Обратим внимание на условие: священство должно быть беспорочно, а царство – правильно и упорядочено, иначе никакого согласия быть не может.

В византийской истории бывало между двумя этими властями согласие, но бывало и иное. Как ласково и благожелательно приняла в Константинополе императорская чета, Аркадий и Евдоксия, знаменитого проповедника, и с каким жаром обрушил он на их головы свои проповеди! А когда его просили уняться, когда грозили ему карами, ответил он прямо с амвона: «Вновь Иродиада беснуется, вновь возмущается, вновь пляшет, вновь требует главы Иоанна на блюде». Это напрямую сказано об императрице.

И по какому, интересно, поводу обострился конфликт? Да по самому ничтожному: серебряную статую императрицы установили на ипподроме, чтобы потешить матушку-государыню, воздавая ей почести.

И это далеко не единственный пример… Вот император Лев VI, нарушив церковные обычаи и гражданский закон, изданный его отцом Василием I, вступил в четвертый брак. Как и в случае с Иродом, и с Евдоксией – казалось бы, его частное дело. Но когда император во главе торжественной процессии на Рождество 906 г. отправился в собор Святой Софии, патриарх Николай Мистик захлопнул перед ним двери храма и при всем народе обличил его грех.

Еще один подобный эпизод связан с именем Михаила Палеолога, ослепившего в 1261 г. своего формального соправителя и единственного законного наследника престола Иоанна IV, тогда еще ребенка. Этот было не только зверством, но и клятвопреступлением, ведь прежде Михаил поклялся не причинять вреда мальчику-наследнику. Церковь не могла согласиться с таким поступком; император, не желая принимать обличений, после долгих споров низложил сперва законного патриарха Арсения (1265 г.), потом и собственного ставленника Германия (1266 г.), но все же в 1267 г. ему пришлось публично каяться в своем грехе перед третьим патриархом, Иосифом.

Откуда такая неуступчивость и принципиальность? Ну что стоило промолчать, да еще и оправдать свое молчание цитатой из апостола… И как вообще совместить эти протесты с той самой цитатой? Как же спорить с властью, если она от Бога?

Тот же святитель Иоанн Златоуст вполне ясно разрешил эти недоумения в своем комментарии на это Послание:

«Неужели всякий начальник поставлен от Бога? Не то говорю я, отвечает апостол. У меня теперь идет речь не о каждом начальнике в отдельности, но о самой власти. Существование властей, при чем одни начальствуют, а другие подчиняются, и то обстоятельство, что все происходит не случайно и произвольно, так чтобы народы носились туда и сюда, подобно волнам, – все это я называю делом Божьей Премудрости».

Иными словами, христиане не призваны поддерживать любую наличную власть во всех ее действиях, они обязаны уважать ее законные требования, и только. А как же соотнести этот самый установленный Богом принцип власти, как его трактует Златоуст, с конкретным государственным устройством, явно несовершенным, и с конкретными правителями, явно небезгрешными. Что же, сказать, что нам важен лишь общий принцип, а люди и учреждения нам безразличны?

Вовсе нет. Иоанн Креститель, Иоанн Златоуст, Николай Мистик и многие другие обличали властителей именно потому, что те были им небезразличны. Заметим, что они при этом не устраивали дворцовых переворотов или революций.

Точно так же и в России , но отказался явно поддержать Белое движение: гражданская война не может получить христианского благословения.

Точно так же апостолы не пытались свергнуть Синедрион, а мученики не поднимали восстания против римского владычества. Их оружием было слово, а не меч.

Формы государственного устройства переменчивы, и в самих этих переменах мы видим проявление Божьей воли. Церковь свидетельствует об этом в Рождественской стихире монахини-поэтессы Кассии:

«Августу единоначальствующу на земли, многоначалие человеков преста; и Тебе вочеловечшуся от Чистыя, многобожие идолов упразднися. Под единым царством мирским гради быша, и во едино владычество Божества языцы вероваша. Написашася людие повелением кесаревым, написахомся вернии именем Божества, Тебе вочеловечшагося Бога нашего. Велия Твоя милость, Господи, слава Тебе».

Действительно, христианская проповедь смогла распространиться по всему Средиземноморью только потому, что это была территория единого государства с развитой инфраструктурой. Если бы вместо Рима на этой территории сохранялось множество мелких царств, воюющих друг с другом, сделать это было бы намного труднее. Сам апостол Павел попал в Рим, воспользовавшись своим правом римского гражданина просить суда у императора – он, кстати, не колеблясь, напоминал власти о своих законных правах, когда это помогало делу проповеди.

Несомненно, была Божья рука и в том византийском государственном устройстве, которое мы сегодня связываем с понятием симфонии, была она и в том, что это устройство прекратилось. И революции, и гонения, и бедствия – они тоже происходят не без Божьей воли, хотя здесь мы скорее привыкли говорить о «попущении»: Бог позволил свершиться злу, которое замыслили люди. Трудно не увидеть волю Божью и в том, что сегодня наша страна, как и большинство ее соседей, живет по демократической конституции, нравится нам это или нет.

Каков же общий христианский принцип отношения к власти? Если она противится христианству, христиане должны оставаться собой, исполняя ее требования в той части, которая не противоречит их христианской совести. Зло и насилие побеждается добром, а не ответным насилием, учил в Нагорной проповеди Христос. Это трудно исполнить, но вполне легко понять.

А вот как быть в тех случаях, когда власть считает себя христианской или хотя бы сочувствует христианству? Сотрудничать с ней, но неукоснительно напоминать ей о законах, если она их нарушает, даже там, где это не затрагивает лично нас.

Что нам, казалось бы, до незаконных браков царя Ирода или императора Льва, не лучше ли промолчать в таких случаях? Но ведь самую резкую отповедь Христа в Евангелии получало религиозное лицемерие: живешь в свое удовольствие, но делаешь вид, что соблюдаешь все законы. Так что поступать по принципу «нас не трогают, вот и мы не высовываемся», конечно, можно, только в этом нет ничего от апостольской заповеди. Точно так же не имеет отношения к христианству и революционный пафос «весь мир насилья разрушить, а затем» построить мир еще более жуткого насилья.

Мирно, но твердо напоминать властителям о тех нормах и законах, которые они на словах сами признают для себя, но не спешат на деле исполнять – вот это вполне по-христиански.

Власть сперва устанавливает правила, а потом сама же их нарушает. © Фото из личного архива

Россияне не менее рациональны и предприимчивы, чем европейцы, но избегают играть с государством на «правовом поле», поскольку знают, что это для них плохо кончится. Таков вывод Дмитрия Рогозина , главы лаборатории методологии социальных исследований РАНХиГС, который предпочитает называть себя не социологом, а полевым интервьюером.

— У наших опросных служб есть набор вопросов, которые они задают десятки лет. «Доверяете ли вы Путину?» «Не собираетесь ли на улицу протестовать?» Или еще лучше: «За демократию ли вы, и нравится ли вам рыночная экономика?» Причем все равно, кто спрашивает, — ВЦИОМ, ФОМ или «Левада» — расклады ответов всегда одинаковые. Может, пора что-то другое узнавать у людей?

— Процентные расклады, которые производят опросные фабрики, скорее отражают их собственные взгляды на жизнь, нежели позиции опрашиваемых. Но все-таки за конструкциями получаемых ответов стоит некая социальная реальность. Даже за опросами, проводимыми Федеральной службой охраны, что-то есть. ФСО ведь тоже проводит опросы.

— Иногда их результаты утекают в прессу. Выглядят, по-моему, шарлатанскими.

Градус лояльности тоже интересен

Вот однажды к нам на научную конференцию забрел офицер-правоохранитель. А у нас одна из самых значимых проблем в поллстерстве — достижимость, то есть сколько человек не захотели с нами говорить. Ведь нам отказываются отвечать 70—80% людей. Это не только проблема России, во всем мире так. О чем они молчат? Это очень важно знать. И вот я спрашиваю этого офицера: «Как вы проводите опрос?» — «По телефону». — «И сколько людей у вас отказывается?» Он, не раздумывая: «Никто не отказывается». Я говорю: «Да как так?» Он: «А у вас что, отказываются?» — «Да».

И весь зал замолк. Спрашиваю: А как вы начинаете разговор с респондентом? — «Да очень просто: „Вас беспокоят из прокуратуры“»…

— После чего они выдают полученные ими рапорты граждан за глас народа и кормят этим высшее начальство. Как вы считаете, эти сведения сколько-нибудь достоверны?

— Данные ФСО соответствуют той задаче, для которой они собираются. Да, где-нибудь в пивной или на кухне люди будут о том же самом говорить совсем иначе. Но им не нужно мнение, которое высказывается в пивной. Им нужно то мнение, которое будет поддерживать некоторое электоральное поведение, публичное отношение к власти. Задача ФСО — измерение градуса лояльности у лояльной части населения. Прогноз его политического поведения.

— А что такое политическое поведение в нашей сегодняшней системе?

— В нашей системе политическое поведение — это просмотр телевизора, то есть принятие власти через телевизионную картинку. Наш электорат зачастую смотрит на политиков не как на деятелей государства — тех, кто принимает решения, руководит экономикой, что-то обещает и выполняет эти обещания. Он не подходит к ним со всей той аргументацией, к которой, как правило, обращается наша либеральная общественность, а глядит как на шоу.

Один случай. Я ведь и сам интервьюирую. На юге России, в одной деревеньке, захожу в дом. Женщине — за пятьдесят. Показывает два толстых альбома с фотографиями — она рядом со звездами эстрады и политиками. Хобби у нее такое. Допустим, КПРФ или другая какая-нибудь партия организует в Москве мероприятие, подгоняет автобусы, бесплатно везет, кормит, а люди должны постоять на митинге. Говорит: «Я на эти митинги не хожу, я по магазинам и в театры, я очень театры люблю. И поскольку я научилась встречаться с политиками, я и со звездами легко разговоры завожу. Сразу их в театре выхватываю…»

Вожди и певцы в одном строю

Боевая такая тетка, и на фотографиях у нее весь верхний эшелон российской эстрады, и она рядом с ними. И с политиками тоже. Для нее что Киркоров, что Зюганов — один типаж. И она сравнивает их: вот этот так держится, а тот эдак.

После разговора с ней задумался, начал других людей, косвенно или прямо расспрашивать — что они нашли-то в том или ином политике? Например, в Путине. И, как правило, все объяснения, все ответы — что это классный мужик. Держится здорово. Посмотри, как развернулся! Или — этот ему так, а он вот как ему ответил!

То есть все восприятие политической активности сводится к активности театральной. К восприятию жестов. Путин с первых же своих шагов попал в идеальный телевизионный образ жесткого, прямого, четко говорящего без бумажки человека.

— Означает ли это, что у него пожизненный карт-бланш на любые действия, и это будут одобрять как очередной эпизод сериала?

— Я бы со всем согласился, кроме пожизненного. Здесь очень опасно давать прогнозы. Потому что общественное мнение может взрываться самым парадоксальным образом. А то, что у него сейчас есть карт-бланш, доказано. Крымский блицкриг, политика по Донбассу, действия в Сирии — все на ура. И это при том, что экономическая ситуация резко ухудшается. Рядовой человек не знает, что будет завтра. Его горизонт планирования измеряется месяцами.

— Как же устроена голова у этого рядового человека, если он в обмен на телекартинку отказывается от материальных благ, от уверенности в будущем — своем и своей семьи? Перестает бояться ядерной войны. Хотя с давних пор считалось, что уж ее-то он боится — «только бы не было войны». И вот, пожалуйста: пусть будет ядерная война — всех победим! Как это произошло?

— Я бы не сказал, что человек отказывается от всего именно из-за телекартинки. Его отказ совершился ранее, до просмотра экранных образов. Сфера принятия политических решений всегда не там, где он. Как Африка, как Америка. А он — зритель. Всегда зритель.

— То есть деяния властей для него все равно что плохая погода? Или хорошая, если угодно?

— Такая метафора опасна. Если от нее дальше отталкиваться, можно прийти к ложным выводам. Но если мы ограничим это сравнение только тем, что на погоду кричи не кричи, прыгай не прыгай — все равно не повлияешь, то да, действительно. У людей ощущение, что от них ничего не зависит.

— Я с печалью наблюдал, как за последние 15—20 лет исчезали признаки гражданского подхода к действительности, признаки восприятия политики как общественного действия, а не телезрелищ, исчезали слабые, едва намечавшиеся, мысли людей о себе как о налогоплательщиках, имеющих право спросить с тех, кто тратит их деньги.

Один немецкий исследователь Веймарской республики считает, что тогда для немцев политика была не сферой столкновения материальных интересов, реализации практических каких-то целей, а пространством романтики, в котором шла борьба за сакральные вещи — за высшую справедливость, за величие Германии, и происходили прочие театрализованные события. С этим и было отчасти связано пришествие потом тоталитарного режима. Он отлично вписывался в такие представления о большой политике, а прозаичный веймарский режим с этой театрализацией совершенно не гармонировал.

И вот вы объясняете, что для наших людей политика — это зрелище, лицезрение вождей, а вовсе не способ решения каких-то практических вопросов.

— Такого рода позицию очень часто трактуют как инфантилизм.

— Это прямо напрашивается.

— Но это как раз не так. Рядовой человек у нас действительно может быть инфантилен. Но гораздо чаще я вижу в нем абсолютно рациональное желание сохранить личную приватность, обеспечить безопасность своей семьи.

Если в Германии, как вы сказали, был романтический полет мысли, то у нас ведь очень часто власть напрямую связывают с тюрьмой.

Страх прячут в телекартинку

Власть — это игрок, который, если ты начинаешь играть с ним всерьез и становишься заметным, очень быстро начинает действовать не по правилам. А поскольку он, с одной стороны, определяет правила, а с другой — им не следует, это самый опасный игрок. От него лучше держаться подальше. И единственное, что я могу сделать (я сейчас как рядовой человек рассуждаю), — даже не просто уклоняться от взаимодействия с ним, а превратить его в телекартинку. Заклинание такое совершить, самогипноз: он только в телевизоре, а в жизни его нет!

Если же власть все-таки придвигается к человеку поближе, то он начинает взаимодействовать с ней на уровне личных договоренностей, вообще не глядя на закон. Поскольку, если человек начнет играть «на правовом поле», то сразу поднимется на ступеньку выше и станет заметен для чиновников того или иного уровня. А он не должен быть заметен для них!

Отчетливее всего такое поведение выражено за пределами столичных агломераций и мегаполисов-миллионников, в средних и малых городах, в которых живет больше половины россиян.

Эта стратегия вовсе не инфантильна, она рациональна. Именно так и логично поступать у нас тем, кто хочет что-то сделать. Слой активных людей в России не меньше, чем в Европе.

Это, скажем, те, кто дает работу другим. Не важно, каким образом, но является работодателем. И те, кто организует людей на уровне реального самоуправления, а не игры в самоуправление, которая определяется законодательными актами, — благоустраивает свои дворы, знает всех соседей, организует какие-нибудь сабантуи, футбольные команды. Таких у нас много.

Как полевой интервьюер, я встречаюсь в российской глубинке с самыми разными людьми этого типа. И ни один из них не собирается свою активность показывать государству. Ни один! Это я о людях деятельных и предприимчивых. Конечно, есть предпринимательство другого типа, эксплуатирующее административный ресурс, но мы сейчас не об этом.

А если посмотреть на тех, кто говорит: «Ну, я вот хочу работать и зарабатывать, а о прочем не желаю знать», — так у них еще ярче выражено нежелание хоть как-то задуматься об этой власти. Не надо делать так, чтобы быть хоть чем-то и в чем-то видимым властям предержащим.

Особенно это заметно в регионах за Уралом, где вы не найдете семьи без рассказов о тюремных сроках. Там все поделено между теми, кто надзирал и наказывал, и теми, кто сидел. Полная спайка власти и тюрьмы. И еще можно добавить — криминала.

Что проявляется и в языке — хрестоматийное «мочить в сортире» идеально в это укладывается. Просто поражаешься, как начинают говорить чиновники, когда выпьют, насколько пронизан феней их жаргон. И даже не столько чиновники. Сразу начинают торчать уши спецслужб, которые связаны с тем, что сокрыто от глаз.

— Помню какой-то советский роман про коллективизацию. Деревня. С «кулаками» уже расправились. Их больше нет. И два колхозника обсуждают третьего. Что вот, мол, его поставишь — он стоит. Положишь — лежит. Скажешь: «Маршируй!» — будет маршировать. Что вот такие и остались. Отфильтровали.

Не происходит ли у нас и сейчас что-то похожее? Вся эта практика приспособления к действительности, назовем ее инфантильной или нет, — разве она не ведет к тому, что люди превращаются в таких коллективизированных крестьян?

— С одной поправкой: превращаются с точки зрения государства, в оптике государства. Поскольку наши люди чрезвычайно адаптивны, они быстро принимают форму, которую от них требуют. Но, к счастью, у российского человека жизнь не детерминирована государством. Веточка его жизни, которая касается государства, — маленькая. А его жизнь — богатая. Там свои страсти, и есть свои лидеры, очень мощные. Беда, что они в малых группах, они не идут дальше.

— Разве в последние несколько лет даже и эти малые группы у нас не деградируют?

— Солидарность никуда не ушла. Семейная, дружеская, иногда — соседская. Ее меньше в больших городах, больше — в небольших. Я согласен во многом с тем, что говорит Симон Кордонский (социальный мыслитель и исследователь, автор концепции, что жизнь многих, а то и большинства россиян протекает вне официального учета и контроля государственных служб и завязана на теневой рынок «промыслов», типичной формой которого является так называемая «гаражная экономика» — С. Ш. ) Он просто дает другую оптику. Она мне симпатична, потому что дает возможность переосмыслить такие понятия, как коррупция, взяточничество, неэффективность. Это все вдруг становится рациональным и осмысленным в российской ситуации.

Сломать свою мастерскую — разумный выход

В малых городах я встречал много деятельных людей и видел, как они живут. Допустим, человек поставил гараж, ремонтирует машины, у него много заказов, это уже промысел, который содержит его семью, он уважаем, знает сотню мужиков, которые здороваются с ним и готовы прийти на помощь. И я спрашиваю: «Неужели не хочется расширить свое дело, магазин открыть?» «Нет, — говорит, — государство заметит, не хочу».

— Но государство-то давит все сильнее, ему сейчас особенно остро деньги нужны. Как такие люди поведут себя дальше?

— А я не знаю. Я их, кстати, всегда спрашиваю о будущем. И они ровно так и отвечают: не знаю, мол, поживем — увидим.

Вспоминаю конкретный пример. Человек держал близко к центру города гараж с мастерской. Пришли пожарные, все эти комиссии и прочие. Он рассказывает: «Меня как ребенка вызвали и отчитывают, и все с красивыми галстуками, вальяжные. Выкатили счета. Стою перед ними и думаю: какого хрена я сюда попал? Развернулся, гараж этот бульдозером снес к черту, зачистил и поставил такой же у себя дома, на дворовой территории. Через три месяца опять вызывают на комиссию: «Почему ничего не сделал, да ты же сволочь последняя!» Я им: «А где гараж? Гаража-то нет». — «Как нет?» — «А вот снес».

Я теперь нормально живу, говорит. Работаю по-прежнему. А вот если оборот чуть больше станет, то, может быть, прибыль и вырастет на десять процентов, а затраты, издержки — на все двести.

Российский человек испытывает идиосинкразию по отношению к судебным органам, к правоохранительным и т. д. Никому не хочется тратить ни минуты своей жизни на стояние в судах.

Часто это называют низкой правовой грамотностью, но объяснение можно найти и в другом, более значимом — в самом восприятии себя и мира. Что же до будущего, то о будущем думают мало, а если думают, то как об игре. Вот бросят в воду, тогда и будем выплывать. Только для одних то, что происходит, это катастрофа, а для других — вызов.

— Можем ли мы, резюмируя ваши наблюдения, сказать, что наша государственная машина — в сущности, антиобщественная структура? Антиобщественная в буквальном смысле этого слова — такая, которая препятствует любой структуризации и развитию общества?

— Это слишком сильное утверждение. Но если государство и работает у нас на общество, то на весьма специфическое общество. У общества, с которым оно взаимодействует, очень жесткие границы, вне которых остается очень и очень многое.

— Но это же не единственно возможная стратегия — заранее приспосабливаться ко всему. Довольно многие люди так или иначе покидают прежнюю дислокацию. Я не говорю, что обязательно эмигрируют. Перемещаются в мегаполисы.

— Не соглашусь. У нас мобильность резко сократилась по сравнению с Советским Союзом.

Это не «особый путь», а отход от собственных основ

Люди стали архиоседлыми. Издержки на перемещение сделались очень большими. Не только бизнес, но и работа, любая занятость, очень сильно завязаны на социальный капитал, то есть на отношения с окружающими. Переезд в другое место — это декапитализация на порядок. Можно лишь позволить себе временную, вахтовую работу, но никак не переезд.

— Это признак архаизации.

— Можно и так назвать.

— Получается, что Россия действительно идет особым путем, создает общество необычного типа.

— Я бы эту особость, этот шаблон выкинул, он уже надоел. Скорее, объяснительную конструкцию можно строить так. Россия — безусловно европейская страна. У нас европейского гораздо больше, чем любого другого — в тех шаблонах, которые мы воспроизводим, в том образовании, которое мы пытаемся дать.

Но сейчас мы все дальше отстраняемся от этой Европы. У нас сейчас не особость, а отход от европейских ценностей. Действительно, с этой игрой в изоляционизм, импортозамещение, санкции и так далее, мы выстраиваем сейчас эшелонированную оборону от всего западного. Это очень печально.

— Но если фундамент — европейский, то есть и соответствующая культурная матрица, как ее ни называй. Которая должна будет сопротивляться этому отходу с растущей силой.

— Или произойдет какой-то обвал. Мы ведь живем сейчас в аллюзиях к прошлому веку, и очень сильных.

— Даже если сложить то общество, которое видит наша государственная машина, с тем, которое она не видит, все равно получается застойная система. Даже с добавлением гаражной экономики, которая так же не может конкурировать с современной, как советские приусадебные участки не могли равняться с американскими фермерскими хозяйствами.

Если это и не деградация, то уж точно устойчивое отставание от более развитых частей мира, под которыми пора подразумевать уже и не Запад, и даже не только Китай, но еще и Индию с Турцией. И не знаю, сколько можно существовать в таком режиме и готовы ли к этому люди. При советской системе, между прочим, тоже были свои теневые промыслы и своя гаражная экономика, но это не удержало ее от распада. Как вам видятся перспективы?

— Если об этом рассуждать с точки зрения научного сотрудника, то надо сначала провести специальное исследование, как на все это смотрят люди и чего ждут: что будет через два года, через четыре — да ладно со страной — хотя бы с их городом. А как у человека, у меня очень тревожные ощущения. Страх за будущее настолько силен, что не позволяет мне о нем думать. Лучше на это вообще не смотреть.

Беседовал Сергей Шелин

10 Человек, не имели управленческой власти, но обладали

правом veto - правом запрещать исполнение распоряжения

любого должностного лица и даже постановления сената.

Второе важное достижение плебеев - издание в 451-450

гг. до н.э. Законов XII таблиц, ограничивших возможнос-

ти патрицианских магистратов произвольно толковать нор-

мы обычного права. Эти законы свидетельствуют о почти

полном уравнении плебеев с патрициями в гражданских

правах - само слово "плебей", судя по дошедшему до нас

изложению текста Законов, упоминается в них только один

раз в связи с сохранением запрета на браки между плебе-

ями и патрициями. Однако и этот запрет вскоре в 445 го-

ду до н.э. был отменен по Закону Канулея.

Второй этап относится к IV в. до н.э., когда плебеи

добились права на занятие государственных должностей. В

367 Году до н.Э. Законом Лициния и Секстия было уста-

новлено, что один из двух консулов (высших должностных

лиц) должен был избираться из плебеев, а рядом законов

364-337 гг. до н.э. им было предоставлено право на за-

нятие и остальных государственных должностей. В этом же

веке были изданы также законы, способствовавшие консо-

лидации плебеев и патрициев. Упомянутый Закон Лициния и

Секстия ограничил размер земельного владения, которым

могли владеть патриции из общественного земельного фон-

да, что расширило

доступ плебеев к этому фонду. Законом Петелия 326 года

до н.э. была отменена сохраненная Законами XII таблиц

долговая кабала, от которой страдали главным образом

Завершением борьбы плебеев за равноправие было при-

нятие в 287 году до н.э. Закона Гортензия, по которому

решения плебейских собраний по трибам стали распростра-

няться не только на плебеев и, следовательно, получили

такую же силу закона, как и решения центуриатных собра-

2. Римская республика

Положение населения. В 509 году до н.э. в Риме после

изгнания последнего (седьмого) рекса Тарквиния Гордого

установился республиканский строй. Период республики -

период интенсивного восходящего развития производства,

приведшего к значительным социальным сдвигам, нашедшим

отражение в изменении правового положения отдельных

групп населения. Значительную роль в этом процессе сыг-

рали и успешные завоевательные войны, неуклонно расши-

рявшие границы Римского государства, превращавшие его в

могущественную мировую державу.

Основным социальным делением в Риме стало деление на

свободных и рабов. Единство свободных граждан Рима

(квиритов) некоторое время поддерживалось существовани-

ем их коллективной собственности на землю и рабов, при-

надлежавших государству. Однако со временем коллектив-

ная собственность на землю становилась фиктивной, об-

щественный земельный фонд переходил к отдельным собс-

твенникам, пока, наконец, аграрный закон 3 года до н.э.

не ликвидировал его, окончательно утвердив частную

собственность.

Свободные в Риме распадались на две социально-клас-

совые группы: имущую верхушку рабовладельцев (землевла-

дельцев, торговцев) и мелких производителей (земледель-

цев и ремесленников), составлявших большинство общест-

ва. К последним примыкала городская беднота - люм-

пен-пролетарии. В силу того, что рабство поначалу имело

патриархальный характер, борьба между крупными рабовла-

дельцами и мелкими производителями, которые чаще всего

сами обрабатывали землю и работали в мастерских, долгое

время составляла основное содержание истории Римской

республики. Только со временем противоречие между раба-

ми и рабовладельцами выступает на первый план.

Правовое положение личности в Риме характеризовалось

тремя статусами - свободы, гражданства и семьи. Только

лицо, обладавшее всеми этими статусами, имело полную

правоспособность. В публичном праве она означала право

участвовать в народном собрании и занимать государс-

твенные должности. В частном праве она давала право

вступать в римский брак и участвовать в имущественных

правоотношениях.

По статусу свободы все население Рима делилось на

свободных и рабов. Полноправным мог быть только свобод-

Рабы в период республики превращаются в основной угне-

тенный и эксплуатируемый класс. Главным источником

рабства был военный плен. Так, после разгрома Карфагена

в рабство было обращено 55 000 человек, а всего во II-I

вв. до н.э. - более полумиллиона (число римских граж-

дан, имевших имущественный ценз, в это время не дости-

гало 400 000). Большое значение как источник рабства

имела широко развившаяся работорговля - покупка рабов

за границей. В силу тяжелого положения рабов меньшее

значение имело их естественное воспроизводство. Можно

отметить и то обстоятельство, что несмотря на отмену

Законом Петелия долговой кабалы, фактически она, правда

в ограниченных размерах, продолжала существовать. К

концу периода республики получает распространение и са-

мопродажа в рабство.

Рабы были государственные и частновладельческие.

Первыми становилась большая часть военнопленных. Они

эксплуатировались в рудниках и государственных мастерс-

ких. Положение частновладельческих рабов непрерывно

ухудшалось. Если в начале римской истории, в период

патриархального рабства, они входили в состав семей

римских граждан и, целиком подчиняясь домовладыке, все

же пользовались некоторой защитой сакрального (священ-

ного, основанного на религиозных верованиях) права, то

в период расцвета республики эксплуатация труда рабов

резко интенсифицировалась. Античное рабство становится

такой же основой римской экономики, как и труд мелких

свободных производителей. Особенно тяжелым было положе-

ние рабов в крупных рабовладельческих латифундиях. По-

ложение рабов, занятых в городских ремесленных мастерс-

ких и домашнем хозяйстве, было несколько лучше. Значи-

тельно лучше было положение талантливых работников,

учителей, актеров, скульпторов из числа рабов, многим

из которых удавалось получить свободу и стать вольноот-

пущенниками.

Независимо от того, какое место занимал раб в произ-

водстве, он являлся собственностью своего хозяина и

рассматривался как часть его имущества. Власть хозяина

над рабом была практически неограниченной. Все произве-

денное рабом поступало хозяину: "что приобретается че-

рез посредство раба - приобретается для господина". Хо-

зяин же выделял рабу то, что считал необходимым для

поддержания его существования и работоспособности.

Рабовладельческие отношения определяли общую незаин-

тересованность рабов в результатах своего труда, что в

свою очередь заставляло рабовладельцев искать более эф-

фективные формы эксплуатации. Такой формой стал пекулий

Часть имущества хозяина (земельный участок, ремеслен-

ная мастерская и др.), которую он предоставлял рабу для

самостоятельного ведения хозяйства и получения части

дохода от него. Пекулий позволял хозяину более эффек-

тивно использовать свое имущество для получения дохода

и заинтересовывал раба в результатах своего труда. Дру-

гой формой, зародившейся в период республики, был коло-

нат. Колоны были не рабами, а арендаторами земли, попа-

давшими в экономическую зависимость от землевладельцев

и в конечном счете

прикреплявшимися к земле. Ими становились обедневшие

свободные, вольноотпущенники и рабы. У колонов было

личное имущество, они могли заключать договоры и всту-

пать в брак. Со временем положение колона становится

наследственным. Однако в рассматриваемый период коло-

нат, как и пекулий, еще не получил большого распростра-

Неэффективность рабского труда привела в конце рес-

публиканского периода к массовому отпуску рабов на во-

лю. Вольноотпущенники оставались в определенной зависи-

мости от своего бывшего хозяина, превратившегося в их

патрона, в пользу которого они были обязаны нести опре-

деленные материальные и трудовые повинности и который в

случае их бездетности наследовал их имущество. Однако

развитие этого процесса в период, когда рабовладельчес-

кий строй еще развивался, противоречило общим интересам

господствующего класса, и поэтому во 2 году до н.э. был

издан закон, ограничивший эту практику.

По статусу гражданства свободное население Рима де-

лилось на граждан и иностранцев (перегринов). Полную

правоспособность могли иметь только свободнорожденные

римские граждане. Помимо них. к гражданам относились

вольноотпущенники, но они оставались клиентами бывших

хозяев и были ограничены в правах.

По мере развития имущественной дифференциации воз-

растает роль богатства в определении положения римского

гражданина. В среде рабовладельцев в конце III-II в. до

н.э. возникают привилегированные сословия нобилей и

всадников.

В высшее сословие (нобили) входили самые знатные

патрицианские и богатые плебейские роды. Экономической

базой нобилей было крупное землевладение и громадные

денежные средства. Только они стали пополнять сенат и

избираться на высшие государственные должности. Нобили-

тет превращается в замкнутое сословие, доступ в которое

новому человеку был практически невозможен и которое

ревниво охраняло свои привилегии. Только в редких слу-

чаях люди, не принадлежавшие к нобилитету по рождению,

становились высшими должностными лицами.

Второе сословие (всадники) образовалось из торго-

во-финансовой знати и землевладельцев средней руки. В I

в. до н.э. развивается процесс слияния нобилей с вер-

хушкой всадников, получивших доступ в сенат и на важные

судебные должности. Между отдельными их представителями

возникают родственные отношения.

По мере расширения пределов Римского государства

число свободных пополнялось за счет жителей Апеннинско-

го полуострова (полностью завоеванного к середине III

в. до н.э.) и других стран. Они отличались от римских

граждан по своему правовому положению. Жители Италии,

не входившие в римскую общину (латины), вначале не

пользовались всеми правами римских граждан. Они дели-

лись на две группы - древние латины и латины колоний.

За первыми признавались имущественные права, право выс-

тупать в суде и вступать в брак с римскими гражданами.

Но они были лишены права участвовать в народных собра-

ниях. Латины,

жители колоний, основанных Римом в Италии, и некоторых

ее городов и областей, заключивших с Римом договоры о

союзе, пользовались теми же правами, что и древние ла-

тины, за исключением права вступать в брак с римскими

гражданами. В дальнейшем в результате союзнических войн

(I в. до н.э.) всем латинам были предоставлены права

римских граждан.

граждан, были перегрины. К ним относились свободные жи-

тели провинций - стран, находящихся вне Италии и завое-

ванных Римом. Они должны были нести налоговые повиннос-

ти. К Перегринам относились также свободные жители

иностранных государств. Перегрины не имели прав лати-

нов, но получили имущественную правоспособность. Для

защиты своих прав они должны были избирать себе покро-

вителей - патронов, в отношении которых находились в

положении, мало отличавшемся от положения клиентов.

Статус семьи означал, что полной политической и

гражданской правоспособностью пользовались только главы

римских семей - домовладыки. Остальные члены семьи счи-

тались находящимися под властью домовладыки. Последний

был лицом "собственного права", члены же его семьи на-

зывались лицами "чужого права" - права домовладыки.

Вступая в имущественные правоотношения, они приобретали

имущество не для себя, а для него. Но ограничения в

частном праве не влияли на их положение в публичном

праве. К тому же эти ограничения стали ослабевать, ста-

ло признаваться право членов семьи на приобретение

собственного имущества.

Правовое положение лица изменялось с утратой того

или иного статуса. Наибольшие изменения происходили с

утратой статуса свободы (плен, обращение в рабство).

Она означала потерю и статусов гражданства и семьи,

т.е. полную потерю правоспособности. С утратой статуса

гражданства (изгнание) терялась правоспособность граж-

данина, но сохранялась свобода. И наконец, утрата ста-

туса семьи (в результате, например, усыновления главы

семьи другим лицом) вела к потере только "собственного

Государственный строй. В период республики организа-

ция власти была достаточно проста и некоторое время от-

вечала условиям, какие были в Риме ко времени возникно-

вения государства. На протяжении последующих пяти веков

существования республики размеры государства значитель-

но увеличились. Но это почти не отразилось на структуре

высших органов государства, по-прежнему находившихся в

Риме и осуществлявших централизованное управление гро-

мадными территориями. Естественно, что такое положение

снижало эффективность управления и стало со временем

одной из причин падения республиканского строя.

В отличие от рабовладельческой демократии в Афинах,

в Римской республике сочетались аристократические и де-

мократические черты, при существенном преобладании пер-

вых, обеспечивавших привилегированное положение знатной

богатой верхушки рабовладельцев. Это отразилось в пол-

номочиях и взаимоотноше-

ниях высших государственных органов. Ими являлись на-

родные собрания, сенат и магистратуры. Хотя народные

собрания считались органами власти римского народа и

были олицетворением свойственной полису демократии, не

они преимущественно управляли государством. Это делали

сенат и магистраты - органы реальной власти нобилитета.

В Римской республике существовали три вида народных

собраний - центуриатные, трибутные и куриатные.

Главную роль играли центуриатные собрания, обеспечи-

вавшие благодаря своей структуре и порядку принятие ре-

шений преобладающих аристократических и богатых кругов

рабовладельцев. Правда, их структура с середины III в.

до н.э. с расширением пределов государства и увеличени-

ем числа свободных изменилась не в их пользу: каждый из

пяти разрядов имущих граждан стал выставлять равное ко-

личество центурий - по 70, а общее число центурий было

доведено до 373. Но преобладание аристократии и богатс-

тва все же сохранилось, так как в центуриях высших раз-

рядов было гораздо меньше граждан, чем в центуриях низ-

ших разрядов, а неимущие пролетарии, чья численность

значительно возросла, по-прежнему составляли только од-

ну центурию.

В компетенцию центуриатного собрания входило приня-

тие законов, избрание высших должностных лиц республики

(консулов, преторов, цензоров), объявление войны и

рассмотрение жалоб на приговоры к смертной казни.

Второй вид народных собраний представляли трибутные

собрания, которые в зависимости от состава жителей

триб, участвовавших в них, делились на плебейские и

патрицианско-плебейские. Поначалу их компетенция была

ограниченной. Они избирали низших должностных лиц

(квесторов, эдилов и др.) и рассматривали жалобы на

приговоры о взыскании штрафа. Плебейские собрания, кро-

ме того, избирали плебейского трибуна, а с III в. до

н.э. они получили и право принятия законов, что привело

к росту их значения в политической жизни Рима. Но вмес-

те с тем в результате увеличения к этому времени числа

сельских триб до 31 (с сохранившимися 4 городскими три-

бами всего стало 35 триб) жителям отдаленных триб стало

затруднительно являться в собрания, что позволило бога-

тым римлянам усилить свои позиции в этих собраниях.

Куриатные собрания после реформ Сервия Туллия поте-

ряли былое значение. Они лишь формально вводили в долж-

ность лиц, избранных другими собраниями, и в конце кон-

цов были заменены собранием тридцати представителей ку-

рии - ликторов.

Народные собрания в Риме созывались по усмотрению

высших должностных лиц, которые могли и прервать собра-

ние, и перенести его на другой день. Они же председа-

тельствовали в собрании и объявляли вопросы, подлежащие

решению. Участники собрания не могли изменять внесенные

в конце республиканского периода было введено тайное

всего определяющую роль играло то обстоятельство, что

решения центуриатного собрания о принятии законов и

избрании должностных лиц в первый век существования

республики подлежали утверждению сенатом, но и затем,

когда в III в. до н.э. это правило было отменено, сенат

получил право предварительного рассмотрения вопросов,

выносимых в собрание, что позволяло ему фактически нап-

равлять деятельность собрания.

Важную роль в государственном механизме Римской рес-

публики играл сенат. Сенаторы (вначале их было 300, по

числу патрицианских родов, а в I в. до н.э. число сена-

торов было увеличено сначала до 600, а затем до 900) не

избирались. Специальные должностные лица - цензоры,

распределявшие граждан по центуриям и трибам, раз в

пять лет составляли списки сенаторов из представителей

знатных и богатых семей, уже занимавших, как правило,

высшие государственные должности. Это делало сенат ор-

ганом верхушки рабовладельцев, фактически независимым

от воли большинства свободных граждан.

Формально сенат был совещательным органом, и его

постановления назывались сенатус-консульты. Но компе-

тенция сената была обширной. Он, как указывалось, конт-

ролировал законодательную деятельность центуриатных (а

затем и плебейских) собраний, утверждая их решения, а

впоследствии предварительно рассматривая (и отвергая)

законопроекты. Точно таким же образом контролировалось

избрание народными собраниями должностных лиц (вначале

утверждением избранных, а впоследствии - кандидатур).

Большую роль играло то обстоятельство, что в распоряже-

нии сената находилась казна государства. Он устанавли-

вал налоги и определял необходимые финансовые расходы.

К компетенции сената относились постановления по об-

щественной безопасности, благоустройству и религиозному

культу. Важное значение имели внешнеполитические полно-

мочия сената. Если войну объявляло центуриатное собра-

ние, то мирный договор, а также договор о союзе утверж-

дал сенат. Он же разрешал набор в армию и распределял

легионы между командующими армиями. Наконец, в чрезвы-

чайных обстоятельствах (опасная война, мощное восстание

рабов и т.п.) сенат мог принять решение об установлении

диктатуры.

Магистратурами в Риме именовались государственные

должности. Как и в Древних Афинах, в Риме сложились оп-

ределенные принципы замещения магистратур. Такими прин-

ципами были выборность, срочность, коллегиальность,

безвозмездность и ответственность.

Все магистраты (кроме диктатора) избирались центури-

атными или трибутными собраниями на один год. Это пра-

вило не распространялось на диктаторов, срок полномочий

которых не мог превышать шести месяцев. Кроме того,

полномочия консула, командовавшего армией, в случае не-

закончившейся военной кампании могли быть продлены се-

натом. Как и в Афинах, все магистратуры были коллеги-

альными - на одну должность избиралось

несколько человек (диктатор назначался один). Но специ-

фика коллегиальности в Риме заключалась в том, что каж-

дый магистрат имел право самостоятельно принимать реше-

ние. Это решение могло быть отменено его коллегой (пра-

во интерцессии). Вознаграждения магистраты не получали,

что, естественно, закрывало путь к магистратурам (а за-

тем и в сенат) малоимущим и неимущим. В то же время ма-

гистратуры, особенно в конце республиканского периода,

стали источником значительных доходов. Магистраты (за

исключением диктатора, цензора и плебейского трибуна)

по истечении срока их полномочий могли быть привлечены

к ответственности народным собранием, избравшим их.

Необходимо отметить и еще одно существенное отличие

римской магистратуры - иерархию должностей (право вы-

шестоящего магистрата отменить решение нижестоящего).

Власть магистратов подразделялась на высшую (imperi-

um) и общую (potestas). В imperium включались высшая

военная власть и право заключать перемирие, право созы-

вать сенат и народные собрания и председательствовать в

них, право издавать приказы и принуждать к их исполне-

нию, право суда и назначения наказания. Эта власть при-

надлежала диктатору, консулам и преторам. Диктатор имел

"высочайший империум" (summum imperium), включавший

право приговаривать к смертной казни, не подлежащее об-

жалованию. Консулу принадлежал большой империум (majus